Материалы прессы
Томск изобретающий: Стратегический бинт— Здесь очень хорошее образование в университетах. В городе 500 тысяч жителей и 100 тысяч студентов, — говорит Сергей Псахье, директор Института физики прочности и материаловедения, он же руководитель Томского научного центра СО РАН, куда входят семь институтов Академгородка. — В 94-м я работал профессором в США, но решил вернуться, чтобы дети получили хорошее образование.
Томск — самый изобретательский город России. Конечно, по общему количеству выбрасываемых в мир технологий с большим отрывом победит Москва. Но если мы возьмем, к примеру, данные Росстата о доле организаций, которые занимаются исследованиями и разработками, то Томск опередит и Москву, и Питер, и все прочие регионы России.
Или другой пример — рейтинг инновационных регионов, который составляют фонд «Петербургская политика», РБК и РАНХ. По итогам 2011 года Томская область заняла первое место (Санкт-Петербург на седьмом, Москва на восьмом). Точно так же в исследовании Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере Томск получил первое место по результатам своей работы в 2010 году.
Так что этот сибирский город мы выбрали сознательно — посмотреть, как живут изобретатели в наше непростое время. Наметили пять компаний разного уровня и профиля и приехали. Первым в списке шел как раз институт, возглавляемый Сергеем Псахье, — здесь придумали какие-то чудесные бинты с бактерицидным нанопокрытием.
— Началось с того, что я посмотрел по телевизору передачу канала National Geographic про канадскую фирму, которая продает по всему миру личинки мух, выедающих некрозный слой из трофических язв. Неприятное зрелище. А у нас в разработке тогда уже был материал-абсорбент для водяных фильтров. Я пришел на следующий день в институт, говорю: «Давайте попробуем его применить в медицине». Очень скоро провели эксперимент. СибГУ прислал нам золотистый стафилококк, взяли чашку Петри с этой бактерией, положили туда наш материал. Через три дня получили стерильный раствор.
Томский нанопорошок действует не на биологию, а на физику: оболочки бактерий в водных средах заряжены отрицательно, порошок — положительно. В итоге микробы намертво прилипают к бинту, рана стерилизуется. Отвратительные личинки не нужны.
Мы двигаемся по коридору лабораторного корпуса. За закрытой дверью кто-то слушает шансон, идем дальше — на звуки то ли ударов железом о железо, то ли стрельбы разрывными пулями в броню.
— Вот этот участок — это полторы тонны порошка в год. Взгляните…
Ду-дух! — сразу же оглушает нас из небольшой комнаты, целиком занятой агрегатом с какими-то трубками и емкостями. Не скажу, на что похоже — большое, железное, сложно сконструированное. Внутрь устройства в атмосферу аргона протягивают вольфрамовую проволоку, подают сильнейший ток — проволока, взрываясь, рассыпается в пыль. Пробирка с таким порошком тяжеленькая, внутри что-то темно-серое. Потом это вольфрамовое нечто еще как-то обработают, смешают с другими компонентами, и получается то самое нанопокрытие для бинтов.
— Врачи говорят, что он действует как пенициллин в 50-е годы, — говорит Псахье. — Даже газовую гангрену можно вылечить. Был у нас жуткий случай, когда она возникла в паховой области и человек был обречен. Так вот, несмотря на то что это материал для поверхности, решили попробовать: вскрыли, забили внутрь — и через две недели человека выписали.
Любой сотрудник, связанный с разработкой этих бинтов, имеет в запасе такую историю. А еще все здесь пробовали их на себе: кто-то ожоги лечил, кто-то царапины…
— Как собираетесь на рынок выходить? — спрашиваю.
— Задача в том, чтобы этот материал был в каждом городе и каждой деревне. Не в России — в мире. Это важно не только с коммерческой точки зрения, но и как позиционирование нашей страны, — отвечает директор. — Принципиальных проблем я не вижу. Возьмите, например, Словению: небольшая страна, два миллиона жителей — и две крупные фармацевтические компании! Почему мы не можем сделать? Конкуренции ведь нет. Уже сейчас интересуются в той же Словении, Корее, Японии.
— Не боитесь чиновников? — задаю я вопрос, который довольно часто поднимается в прессе. — Что не дадут вырасти, что все отнимут люди в погонах, что за все взятки требуют…
— Тут выход один — иметь заведомо сильный проект. Непробиваемый. На одном конгрессе я министру Фурсенко сказал, что если проект не пройдет, то я подниму шум в прессе, и пусть мне докажут, почему другой лучше.
Мы еще много о чем поговорили: о том, что институту польза от изобретенных технологий только в том, что на разработку получаешь грант, а владельцем патента становится государство, и впоследствии деньги идут мимо. О том, что «там» все устроено иначе: в США, например, в университетах есть специальные отделы, куда ты приходишь с идеей, а уходишь с компанией-спонсором и получаешь затем 20% от реализации. Сошлись на том, что изменения в законы нужно внести совсем косметические — и схема заработает и у нас.
Потом поговорили об утечке мозгов, и оказалось, что нет ее: «Если раньше была проблема, как задержать, то сегодня — как отправить за границу сотрудника, когда он не хочет отрываться от семьи дольше чем на месяц». Затем еще о зарплатах: научный сотрудник в институте получает в среднем около 40 тысяч; кандидат — 35, доктор — около 60…
Вообще-то Псахье землетрясениями занимается: моделирует их на байкальском льду, а также пробует предотвращать большие землетрясения, искусственно вызывая мелкие. А вы говорите — бинты!
